Кажется, мы больше привыкли к подборкам, где писатели, маститые или просто популярные, высказываются друг о друге… мягко говоря нелестно. Будь то личная неприязнь, несовпадение мировоззрений, споры о стиле и способах письма – не важно, давайте сегодня поговорим не о ненависти, а о любви.
Один из рекордсменов по признаниям в любви как от рядовых читателей, так и от собратьев по писательскому ремеслу – Фёдор Михайлович Достоевский. Причём эти признания бывают парадоксальными: «Как может человек писать так плохо, так невероятно плохо, и так сильно на тебя воздействовать?» – пишет Эрнест Хемингуэй в своей книге воспоминаний «Праздник, который всегда с тобой». Однако объясняет, почему всё-таки читает Фёдора Михайловича: «У Достоевского есть вещи, которым веришь и которым не веришь, но есть и такие правдивые, что, читая их, чувствуешь, как меняешься сам, — слабость и безумие, порок и святость, одержимость азарта становились реальностью, как становились реальностью пейзажи и дороги Тургенева и передвижение войск, театр военных действий, офицеры, солдаты и сражения у Толстого».
Против концепции Набокова, который критиковал Достоевского за «нереалистичность», плохой стиль, детективщину и всё на свете, выступает английская писательница Зэди Смит. «Набоков приучил меня презирать Достоевского. Досадная ошибка, которую я сейчас исправляю! Прямо сейчас читаю «Братьев Карамазовых». Мне потребовалось двадцать лет, чтобы понять разницу между прекрасным стилистом и мудрецом. В тексте Достоевского – мудрость», – признаётся она.
С первого взгляда кажется неожиданным, но, если поразмыслить – закономерным интерес к Фёдору Михайловичу со стороны «битников», особенно – Джека Керуака. «Достоевский – один из нас», – утверждает Керуак. Битникам близка исповедальность, которую они чувствуют в романах «Записки из подполья» и «Подросток», описание сложной и мрачной психологии «подпольного человека», в то же время – стремление к новой жизни, полной, правдивой, понимание «жизни человечества», а не самоутверждение – всё это они находят у Достоевского. И даже формальную сторону – спонтанность письма без строгой формы и чёткого сюжета. «После Шекспира и Достоевского что писать?», – сокрушается Керуак, хотя и продолжает искать способы «изобретать, как Достоевский».
Интересно, что в одном из своих интервью целую оду Фёдору Михайловичу составит классик фантастики Станислав Лем: «Достоевский в прозе сделал примерно то же, что Коперник в науке о вселенной. Сокрушая окаменевшую поэтику и вводя в пространство литературного произведения враждебный хор рассказчиков, демонстрирующих неокончательность всяческого знания о человеческих делах, Достоевский совершил настоящую революцию». Эту «полифонию» голосов в романах Достоевского подмечали и многие исследователи его творчества, и поклонники, и противники. И это одна из многих причин, побуждающих читателей вновь и вновь обращаться к мучающему нас, но и светлому творчеству писателя.
В заключение хочется отметить круг чтения самого Фёдора Михайловича: помимо Старого и Нового Завета, русской классики (Пушкина, Батюшкова, Гоголя, Лермонтова и т.д.), Данте, Диккенса и Гюго в числе любимых авторов Достоевского оказывается Жорж Санд. Фёдор Михайлович отмечает, что в писательнице его «поразила целомудренная, высочайшая чистота типов и идеалов и скромная прелесть строгого сдержанного тона рассказа». Достоевский даже занимался переводом романов Жорж Санд, однако, эти опыты так и не вышли в свет.
Автор: Динара Гатауллина